Ему хватило секунды, чтобы сбросить с себя одежду и лечь рядом. Мона слегка вздохнула. Теперь она отдавалась ему еще охотнее, чем прежде. Он был ее половинкой, завершением целого, смыслом ее су-ществования на этом свете.
Вторя ее невысказанным мыслям, Брет сказал:
— Ты моя и всегда будешь моей! Едва он рывком вошел в Мону, как ее тело расслабилось, напряжение внутри исчезло, сменившись внутренним-жаром. Стоило Брету ритмично задвигаться, как этот жар охватил ее и понес вдаль. Все казалось правильным, естественным и необходимым, как дыхание.
Ей становилось все теплее, все радостней. Спираль продолжала раскручиваться, а затем последовал взрыв. Стихия чувства вырвалась наружу и взлетела в небо, как поток лавы. От потрясающей силы этого ощущения мутился разум; казалось, мир разлетелся на куски.
— Брет! — вскрикнула Мона, и он, все понявший по одному слову, хрипло ответил:
— Да, я знаю, любимая. Знаю.
Когда они отдышались и немного успокоились, Брет достал одеяло. Они укрылись, и через несколько секунд Мона уснула в его объятиях.
Перед рассветом Брет поцелуем разбудил Мону, блаженно спавшую у него на груди, и они снова любили друг друга.
На этот раз все происходило медленнее, увереннее и было не столько предъявлением прав друг на друга, сколько их подтверждением.
На смену яростной страсти пришла глубокая нежность. Брет нашел способ без слов сказать Моне, что она прекрасна, неповторима, желанна и доставляет ему огромное наслаждение.
Когда все осталось позади и Мона лежала в его объятиях, Брет прижался подбородком к ее макушке, положил руку на грудь и лениво спросил:
— Где бы ты хотела жить?
— Жить? — повторила она, с трудом выходя из транса и возвращаясь к действительности.
— Я думаю, ты не захочешь остаться в пент-хаусе. Может быть, уступить его Хаббарду в ка-честве утешительного приза? Конечно, если он все еще хочет туда переехать.
Тело Моны инстинктивно напряглось. Почувствовав это, он с неожиданной резкостью спросил:
— Неужели ты все еще хочешь вернуться к нему?
Мона высвободилась из его объятий и рывком села.
— Я должна. — В ее голосе слышалась решимость.
— После всего, что было между нами?
— Я говорила тебе, что не покину Рика, пока нужна ему.
Он сел рядом и провел ладонью по своим спутанным темным волосам. Нет, это невозможно. Невероятно.
— Я не отпущу тебя, — сквозь зубы произнес Брет.
— Ты помешаешь мне только одним способом: если будешь держать в тюрьме до конца жизни. А это невозможно.
Он сменил тактику.
— А ты уверена, что будешь нужна Хаббарду после случившегося?
Мона, знавшая, что ради нее Рик готов на любой обман, ответила без колебаний:
— Да, уверена. Ты сам сказал, что он ©держим мной.
— Никто не может быть уверен в одержимости другого, — возразил Брет, а затем хрипло добавил: — Черт побери, ты считаешь себя виноватой в его мании, но не хочешь отвечать за мою.
— Я не считаю себя виноватой. Тут дело в другом.
— В чем же? То, что ты провела ночь в моей постели, все изменило. Когда он узнает…
— Он не должен ничего узнать, Ради его же блага, — прервала его Мона. — Если ты приве-зешь меня до того, как он хватится…
— Я никогда этого не сделаю. А если ты вернешься и ничего не скажешь Хаббарду, я сам раскрою ему глаза. — Хотя тон Брета был спокойным, в его словах таилась угроза.
— Ты только причинишь ему лишнюю боль, но ничего не изменишь…
— Не могу поверить, что ночь, проведенная в моей постели, ничего не изменит.
— Нам будет намного труднее, но все останется по-прежнему. Рик прикован к креслу, и я нужна ему.
— Допустим. Но это еще не значит, что ты должна вернуться к нему.
— Как я могу бросить калеку? — в отчаянии воскликнула Мона. — Если я это сделаю, меня будет мучить совесть до самой смерти!
— Но он не останется калекой. Ты сама так сказала.
— Врачи надеются на это, но точно не знают. Они могут ошибаться. Может возникнуть множество проблем, о которых они понятия не имеют.
— Будущие проблемы Хаббарда еще не причина, чтобы выходить Замуж за человека, которого ты не любишь. Ты отдала ему несколько месяцев, вместе с ним пережила худшее. Пора подумать о себе… — Видя по лицу Моны, что он напрасно сотрясает воздух, Брет больно сжал ее руки. — Послушай меня, Мона… Кажется, ты считаешь, что авария произошла по твоей вине?
Эти слова согнали краску со щек Моны. В свете луны ее лицо казалось высеченным из белого мрамора.
— Да, это действительно случилось по моей вине, — безнадежно призналась она. — Это я от-вечаю за то, что он оказался в инвалидном кресле. Я отвечаю за его боль и страдания. Теперь ты понимаешь, почему я не могу бросить его? — Она не выдержала и разразилась слезами.
Брет положил ее голову к себе на грудь и начал баюкать.
— Не плачь, любимая. Не надо…
Продолжая бормотать ласковые слова и поглаживать ее по спине, он слепо уставился перед собой. Конечно. Он должен был догадаться. Ее решимость остаться с Хаббардом могла быть продиктована только чувством вины и желанием искупить ее, принеся себя в жертву…
Когда буря миновала и Мона выплакалась, он полез в тумбочку, достал носовой платок и вытер ей нос, как маленькой. Затем посадил ее к себе на колени, поцеловал заплаканное лицо и негромко попросил:
— Расскажи мне, как это случилось.
— Да тут и рассказывать нечего, — слабо всхлипнула она.
— И все же… — Видя, что она колеблется, Брет решил ее поторопить. — С чего ты решила, что это твоя вина?